Наши за границей [Юмористическое описание поездки супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых в Париж и обратно] - Николай Лейкин

— Же ве эн роб де суа муар… — обратилась Глафира Семеновна к продавщице. — Черное шелковое платье думаю я себе купить, — сказала она мужу.

— Гм… — пробормотал Николай Иванович и, сложив пакеты с покупками на стол, стал отирать лоб и лицо носовым платком.

Пот с него лил градом.

— Je vous montrerai, madame, quelque chose d’extraordinaire, — заговорила продавщица и крикнула: — Мадемуазель Элиз! Мадам Перокэ!

Две другие продавщицы тотчас же откликнулись на ее призыв и вопросительно остановились. Первая продавщица тотчас же поманила их. Они подошли и, встав перед Глафирой Семеновной в позу манекенов, начали вертеться.

— Выбирайте только фасон, мадам… Этот или вот этот, — продолжала по-французски первая продавщица, указывая на двух других продавщиц. — А вот и третий фасон, — прибавила она и сама медленно повернулась, показывая зад и перед своего платья.

Глафира Семеновна поняла, что ей сказали по-французски, но не решалась указать на фасон.

— И сет бьен, и сет бьен… — отвечала она. — Сет оси бьен… Иль фо регардэ труа фасон.

— Tout de suite, madame. Voulez-vous vous assoir… C’est monsieur votre mari? — указала она на Николая Ивановича.

— Вуй, мари.

Продавщица предложила стул и Николаю Ивановичу.

— Prenez place, monsieur… Придется вам подождать довольно долго. Дамы вообще не скоро решаются на выбор костюмов. А чтобы вам не скучать, вот вам и сегодняшний нумер «Фигаро». Пожалуйста.

— Мерси, — сказал Николай Иванович, грузно опустился на стул и, раскрывая поданный ему нумер французской газеты, стал его рассматривать, делая вид, что он что-нибудь понимает.

Продавщица между тем вытаскивала из витрин платья, показывала их и тарантила без умолку перед Глафирой Семеновной. Глафире Семеновне все что-то не нравилось.

— Же ве с висюлечками… Компренэ? С висюлечками… Гарни авек висюлечки… — старалась она объяснить продавщице. — Авек же и пасмантри.

— О, мадам, да это нынче не носят!

— Нон, нон… Же вю о театр. И много, много пасмантри. Боку.

— Мадемуазель Годен! — снова выкрикнула продавщица четвертую, толстенькую и невысокого роста, продавщицу и, указывая на ее платье Глафире Семеновне, прибавила по-французски: — Вот все, что дозволяет последнее слово моды по части отделки стеклярусом. Фигура мадемуазель Годен также вполне подходит к вашей фигуре. У мадемуазель Годен такая же прелестная грудь, как у вас, такой же полный стан. Дать больше отделки с сутажем и стеклярусом значило бы выступить из пределов моды и компрометировать фирму. Надо вам примерить вот это платье. Voyons, madame… Ayez la bontе. de venir ici.

И продавщица, перекинув на руку платье, пригласила Глафиру Семеновну за ширмы на примерку. Глафира Семеновна удалилась за ширмы вместе с продавщицей, но продавщица тотчас же выскочила оттуда и сказала Николаю Ивановичу:

— Месье, можете придвинуться к ширмам и переговариваться с мадам, дабы не очень скучать в разлуке.

Сказано это было, разумеется, по-французски. Николай Иванович ничего не понял и удивленно выпучил на продавщицу глаза. Та, видя, что он не понимает ее, стала приглашать жестами и даже поставила для него другой стул около ширм. Николай Иванович покрутил головой и пересел. Продавщица между тем опять удалилась за ширмы и без умолку говорила.

— Глаша! Понимаешь ли ты хоть капельку, что она стрекочет? — крикнул жене Николай Иванович.

— В том-то и дело, что очень мало понимаю, но чувствую, что она хочет на меня напустить туман.

— Ну, то-то… И мне кажется, что она тебе зубы заговаривает. Ты очень-то не поддавайся. Да вот еще что. Ведь это такой магазин, что здесь чего хочешь, того просишь. Тут всякие товары есть. Так ты спроси у ней, нельзя ли мне чего-нибудь выпить. Пить смерть хочется.

— Неловко, Николай Иваныч, — послышалось из-за ширм. — Ну, суди сам: как же в модном-то магазине…

— Да ведь здесь в отделениях вином торгуют. Правда, не распивочно, но все-таки торгуют. Так вот бы красненького бутылочку… Можно, чай, это сделать для хорошего покупателя. Ведь мы не на грош купить пришли. Четвертаков-то этих французских ой-ой сколько отсчитаем. Так ты спроси.

— Язык не поворачивается. Помилуй, ведь здесь не выпивное заведение.

— Так что ж из этого? В Петербурге мне из парчового магазина за пивом посылали, когда рассчитывали, что я на сотню куплю.

— Потерпи немножко. Потом уж вдвое выпьешь. Я не буду препятствовать.

— Эх, тяжко! Наелись дома ветчины и сыру, и теперь во рту даже пена какая-то от жажды, — вздохнул Николай Иванович и, опять раскрыв нумер «Фигаро», уткнул в нее нос.

Выбор платья продолжается

Прошло более получаса, а Глафира Семеновна все еще примеряла за ширмами платья. Николай Иванович, все еще сидевший около ширм, сначала начал зевать, а потом уже и клевать носом.

— Глаша! Скоро ты там?

— Как скоро?! До сих пор я еще не могу выбрать фасона платья. Главное дело, что ни мадам меня не понимает, ни я ее не понимаю. Все слова по части дамских нарядов я очень хорошо знаю по-французски, но здесь, в Париже, какие-то особенные слова, каким нас никогда не учили, — послышался голос Глафиры Семеновны из-за ширм.

— Так этак ты, пожалуй, еще и через час не кончишь с выбором фасонов.

— Не знаю, право, не знаю. Выберу платье, и потом мне нужно будет выбирать накидку. Я накидку какую-нибудь хочу себе купить для театра. Потом мне нужно шляпку… Нельзя же быть в Париже да модной шляпки себе не купить.

Николай Иванович досадливо заскоблил затылок.

— Так я бы прошелся по магазину да поискал бы вчерашнего земляка. Наверное, он бродит по магазину и ищет нас. Я пойду и посмотрю его.

— Николай Иваныч, я боюсь одна.

— Да чего ж тебе бояться-то? Я приду к тебе. Все покупки я здесь оставлю. Возьми их к себе за ширму.

Николай Иванович встал со стула и отправился бродить по магазину. Не успел он пройти и трех отделений, как натолкнулся на земляка. Тот стоял в отделении непромокаемых материй и выбирал себе пальто.

— А, почтеннейший! Где это вы пропадаете? А я вас искал, искал и найти не мог, — проговорил он при виде Николая Ивановича.

— Да ведь жена зашла в отделение дамских нарядов и застряла там. И посейчас там за ширмами сидит и фасоны себе выбирает. С бабами, сами знаете, беда… Земляк! Не сходим ли мы куда-нибудь выпить? Пить смерть как хочется. А через полчасика вернемся…

— Сходим, сходим. Тут вот как раз против магазина есть кофейня.

Земляк, не найдя себе по вкусу непромокаемого пальто, отошел от прилавка и через несколько минут был вместе с Николаем Ивановичем в кофейне, находящейся против Луврского магазина.

— Пивка, что ли, хватим? — спрашивал Николай Иванович земляка.

— Зачем пивка? В Париже надо пить красное вино, — дал ответ земляк и приказал подать бутылку вина.

Они чокнулись. Зашел разговор, где сегодня обедать, где провести вечер.

— Вечером-то бы в какое-нибудь эдакое заведеньице попикантнее, позанятнее, позабористее, в какой-нибудь кафешантанчик эдакий, где разные канашки черноглазые поют, — с улыбочкой, подмигнув глазом, сказал Николай Иванович. — Ведь, верно, есть такие заведения.

— Как не быть! Таких заведений много, но с женой-то вам неудобно, жена-то вам помеха, — отвечал земляк.

— Так-то оно так, но жена моя баба походная.

— Какая бы походная ни была, а все уж не дозволит вам развернуться с какими-нибудь черноглазыми канашками, как вы выражаетесь.

— Это уж само собой.

— А в Париж-то ведь только и приезжают за этим. При жене вы, как там хотите, все вроде как бы на службе, все вроде как бы в подчинении, а без нее-то у вас душа бы раздалась. Погуляли бы вволю.

— Верно, верно.

— И угораздило это вас, батенька, в Тулу со своим самоваром приехать! — продолжал земляк.

— Как так? То есть вы про что? — недоумевал Николай Иванович.

— Как в Тулу со своим самоваром не ездят, потому что там их много, так и в Париж со своей бабой не ездят, потому что баб здесь не оберешься.

— Ах вот вы про что! Да, да, это правильно. Ну, да уж обузу захватил, так делать нечего, от нее не отбояришься. Так где бы сегодня пообедать? Вы Париж знаете?

— Знаю. Бывал. Второй раз здесь.

— Так вот порекомендуйте, где бы посытнее. А то здешние обеды все какие-то жидкие.

Земляк задумался.

— Ни разу не обедали у ротисьера? — спросил он Николая Ивановича.

— А что такое ротисьер?

— Жарильщик, по-нашему жарковник, специалист по жареному, по жаркому. Большая закусочная лавка эдакая. Не пугайтесь, не пугайтесь, не на манер нашей, петербургской, закусочной лавки, а нечто шикарное. Выберем мы себе хороший кусок мяса, хорошую птицу, — и тут же при нас специалист этот для нас все это и зажарит.

— Что ж, это хорошо. Можно выбрать побольше и уж наесться до отвалу. А то в здешних ресторанах подают порции меньше воробьиного носа. И индейку зажарить можно?